Dumbledore's Army vs Snape

Хоронить кого-то зимой - сущее наказание: мало того, что ты только что потерял последнего родственника, так еще и зарываешь его в мерзлую, стылую, неприветливую и негостеприимную землю. Хоронишь на обыкновенном магловском кладбище, и священник из местной церквушки, читая молитву, смотрит на тебя как на пророка Иеремию, скорбящего о гибели Иерусалима: те же мучительно искривленные черты лица и ладонь, придерживающая голову.
Глупо сравнивать Гилмора Шеклболта со святым городом – в конце концов, Гилмор выпил гораздо меньше чужой и своей крови.
Болели почему-то ладони и уши – может быть, оттого, что зима выдалась внезапно холодной, и без перчаток и головного убора тело сразу леденело и затвердевало; пару раз даже клацнули зубы. Выпить хотелось как-то противоестественно остро, с тягой заправского алкоголика, хотя пить Кинг толком не умел, да и не особо стремился учиться. Возвращаясь домой, был твердо уверен, что в винном шкафу еще осталось виски, и, только переступив порог непривычно пустого дома, вдруг сообразил, что отец не пил ничего, кроме водки - кристально-чистой, ледяной, в маленьких запотевших хрустальных рюмках с пузатыми округлыми боками.
Шуганув ненароком худющего ребристого кота, Кинг бросил старую куртку мимо вешалки, наступил на пятки, стряхивая ботинки, и пошел по пыльному полу на кухню, вспоминая нужное охлаждающее заклинание. Запоздало припомнил, что пузатые отцовские рюмки лежат в коробке на чердаке, свернул на лестницу и, неслышно шагая по невыносимо скрипящим ступеням, всю дорогу думал только о том, что за все годы, проведенные с волшебной палочкой в руке (почти десять, выходит?), заклинание охлаждения напитков ни разу ему не пригодилось, но ведь выучил же за каким-то чертом.
Так и живешь изо дня в день – набираешь за плечи тяжелый смурной багаж, чтобы воспользоваться им в моменты, которые не нужны. Учишь себя тому, что однажды тебя убьет. По глупости полагаешь, что знания – лучшая защита, и, как и положено двадцатилетнему молокососу, упускаешь тот факт, что знание – в первую очередь оружие, и никто не говорил, что оно не стрельнет в тебя самого.
Как бы то ни было, со знаниями или без них, легче тебе станет еще не скоро – не помогут ни отцовские рюмки, ни водка, ни тихие похороны. Дело в том, что тебе двадцать, и ты настоящий мудак (что, в общем-то, тавтология). Умный (намного умнее покойного Гилмора), начитанный, отлично эрудированный, в должной степени подкованный и обнадеженный хорошей карьерой молодой мудак, который до вчерашнего дня полагал, что еще долго не придется вспоминать заклинание, которым охлаждают поминальную водку.
На первый этаж вернулся с тремя рюмками – себе, отцу и коту. Гилмор часто повторял, что нельзя провожать людей в одиночку; старик вообще был суеверный до невозможности, верящий в каждую нелепость и неукоснительно блюдущий все известные обычаи.
Остановившись посреди коридора около пыльного старого зеркала (от потолка до пола – вот ведь с размахом делали!), перевел взгляд вниз, на разутые («голоушие,» - говорила мать) ноги, и не к месту вспомнил главную отцовскую байку: разгуливать по полу в носках – к смерти в доме.
И усмехнулся.