Отправлено: 06.06.09 22:40. Заголовок: Сквозь чащу пошлости..

Сквозь чащу пошлости, дрожа от отвращенья,
Я продираюсь к дальнему лучу.
Я задыхаюсь. Но в изнеможеньи
Я все еще о чем-то бормочу... Вертинский.

держаться за воздух

Она началась на «у». На такое тягучее, смолистое у-у-у-у-у … Завыла метелями, заныла сквозняками, умыла растаявшем снегом. И стало для всех очевидным, что надолго пришла властвовать эта старая императрица с сифилизным лицом. Жестоко ее правление и холоден прием. Страшно. Страшно просыпаться во мраке, засыпать во мраке, жить в круглосуточной темноте, когда мороз сковывает скулы, руки, уста и начинается сезон молчание. Зимнее белое безмолвие.
Юные волшебники, затворенные в замке, как узники, кутались в одеялах, прятались за книгами, грелись в чужих объятиях не своих парней, не своих девушек. А она одна. Одна, как та императрица… Устала. И все надоели, и, кажется, это взаимно. Складывается впечатление, что мир сошел сума, что люди уже не люди, а мухи. Жужжат, ощупывают гавно и жрут его, ведутся на все сладкое, все вкусное и томное. Ей наскучила глупость. Бывает, найдет неконтролируемое ощущение, что даже на райвенкло учатся одни позеры. Ей хотелось спрятаться, укрыться от всех или найти человека, который понимает, как это иметь " iq выше уровня полного кретина". Но скучно. Скукой пропитана еда, скуку содержит воздух, скука в каждой хогвардской сплетне. И Вивьен вынуждена искать компанию, которой отдавала всю себя без остатка. Она веселила их, как клоун, дарила им шанс смеяться над собой и разрешала просить ее «хотя бы сейчас не читать». Они потребляли ее энергию, утилизировали беспечно, без всякого упоминания об ответственности. Они были злейшими паразитами, а она безмолвной жертвой, которую подсадили на общение и испугали сказками про принцесс, состарившихся в четырех стенах. Вы хоть где-то слышали о таких сказках?.. Но эти люди позволяли ей чувствовать себя выше их, достойней их, что становилось болезнью.
А еще ей хотелось настоящего, честного тепла живых пальцев, ведь она несчастна в руках манекенов. Но зимой, вопреки желаниям, такие низкие температуры лишь тогда, когда все любимые, все родные далеко… А Кесседи? С ней что-то не так. Все будет хорошо, но не сейчас. Сейчас младшая Деваро убежала от всех, ей удалось. Но она не будет плакать. Не думайте так плохо о Ви. Она никогда не плачет! Она только жалуется и тихо постанывает матным словом у себя на кровати в диком волчьем одиночестве. У-у-у-у…
В руках письмо от отца, но постойте, он в жизни не писал. Фабрицио сотни, да что там, тысячи раз извинялся за папу, который возьмется за перо и тут же его положит, и так протянет до зимних каникул, а там и до летних. Да нет, его почерк, и эти звонкие буквы его. И стало еще страшнее, и руки затряслись. Хотелось посмотреть, любопытство мучило, а подсознание подсказывало, что просто дэди наконец удалось собраться с силами и черкнуть дочурке пару строчек… У Вивьен замечательный отец. Вы не знаете его? Что ж, дочь его копия, познакомьтесь. Внешне не похожи, зато характеры идентичны, главная черта которых – требовательность. Деваро помяла конверт в руках, посмотрела на него, как на фальшивку, отвела брезгливый взгляд и уткнулась в окно, как собака, ждущая хозяина. Она смотрела на снежинки, на эти белые комочки чьего-то счастья. Вив, как художник, не видела в них ничего красивого. Для нее снегопад – это хаос в ее упорядоченной жизни. Потом она поднялась, не медля, прогарцевала к окну и села на подоконник. А письмо придется открыть… И она открыла.
Эта история началась на «у». Умер.
Дальше можно не читать, собственно, остальное не важно… Господи, что это? Что за бред?! Кто умер, кто??? Строчки летят, как вереница библиотечных карточек, на каждой из которых ты ищешь фамилию кто, где, почему? И не понимаешь. Факт смерти невозможно осознать. Смерть выводит из равновесия, эта старая предательница творит, что ей хочется! И не понять, не понять ее! НЕ ПОНЯТЬ. Ты прокручиваешь за одну секунду сотни вариантов событий, успеваешь обвинить себя, ее, его, и неважно как их зовут, потому что все это бред! Потом начитается истерика. Нет, Деваро не полакала. Она спрыгнула с окна и свалила на своем пути первое, что ей попалось под руку, потом второе, третье… все свалила! Она кидалась из угла в угол, вырывала из пространства вещи и те тоже валились на пол, шмотки летали по комнате, на стенах играли шальные тени. Ничто не прекратилось, пока пол не устелил ковер эмоций – пестрые кофточки, рассыпанные тени для век, где то подтекает жидкость, которой соседка Вив пытается свести со своего жирного лица прыщи… Умер. Это слово хуже людей, она полностью выпило Деваро. Она легла на пол, даже не смотрела куда ложиться, и гладить себя по груди, стала утешаться. И ей хотелось по привычке сказать, что все будет хорошо, но когда такое…
А ведь она не подготовлена! Она не знает, как это, что это. Ей вдруг, злой эгоистке, в этом горе стало безумно жаль брата и сестру. Но ей не хотелось их обнять, она сквозь слезы просила обнять ее. Деваро, которая на тот момент весила сорок килограмм (сорок!), сейчас казалась несмышленой девочкой, которую обидели. Она, натягивая на красное лицо пряди волос, побежала, по дороге утирая слезы. Ей нужна была Кесседи. Точнее, хотелось, чтобы не одна Вивьен носила этот груз знаний, что Он умер. Господи, умер… Ну, не вяжется и все тут! Она бежала очень быстро, так быстро еще никто не бегал. И нашла. Кесседи заходила в гостиную райвенкло.
Молчание. Неожиданно Виви поняла, что ничего сказать не может, просто оттянула сестру в угол и дрожащим голосом звякнула:
-Умер Сальваторе, - и стала смотреть, и стала глазами спрашивать, что делать?..
А Хогвардс заметали снега. У-у-у…

 Отправлено: 06.06.09 23:49. Заголовок: человек считает до о..

человек считает до одного.

Здесь не было никого. Пусто, немного сыро, темно и невыносимо холодно. В подвалах вообще редко когда бывает так же приятно, как и на французском побережье, и всё же зимой в этих помещениях особенно гадко. Со стен в однообразном ритме медленно капает вода, сквозь щели в стенах в помещение задувает промозглый северный ветер и его невесомые струйки растворяются в оглушительной тишине.
Шаг, второй, третий… В помещение медленно вошла тень, проскользила мимо старых стеллажей с книгами, остановилась возле стола, провела по нему рукой, обернулась, и сквозь темноту блеснули слёзы на её глазах. Несколько резких вздохов, словно ей не хватало воздуха и мерный выдох смирения. Она просто не умела плакать как те актрисы в кино, не знала, как это наиграно рыдать, корчась от боли и валяясь на полу, что такое опухшие от слёз глаза, красные от боли зрачки и потёкший макияж. Нет, она умела переносить боль молча, крепко стиснув зубы, сжимая руки до того состояния, пока костяшки на пальцах не станут абсолютно белыми, а ногти, как шипы, не вонзаться в кожу, оставляя на ней тёмно-бардовые углубления. И лишь изредка на её глазах появлялись слёзы, но ни одна ещё не раза не упала. Почему? Не уверена, что даже эта девушка сможет ответить вам на этот вопрос. Скорее всего, она просто хотела быть сильной, казаться сильной. Наверное, поэтому, когда кто-то дела ей больно, она безмолвно рыдала в одиночестве. Чтобы никто не увидел её слёз….
Это была девушка. Полумрак подвала не мог скрыть плавных очертаний её фигуры, волнистых изгибов тёмно-каштановых волос, чуть подрагивающих рук и маленького свёртка бумаги, который она держала . Это был конверт, надорванный несколько минут назад. Письмо из дома, от семьи, которая лишь недавно вспомнила о её существование, от кузена, который беспокоясь о том, что она каким-то образом не узнает о случившейся трагедии, послал ещё один пергамент. А в нём несколько банальных строчек. Умер. Сальваторе. Дата. Что он хотел сказать этими словами? Что он сожалеет? Может быть, что жизнь теперь измениться? Или просто констатировал факт, который уже нельзя изменить? Нет, он просто сообщил, как это делает Times или Paris Match. Эдакий анонс в краткой хронике . А ведь чёрт подери, это пишет его любимый внук. Вот уж по истине проза жизни, цинизм сегодняшнего дня.
И конечно же узнав об этом, Кесседи в первую очередь подумала не о себе, не о том, что она сделала или не сделала, о тех словах, что однажды не сказала, нет. Эти мысли настигнут её чуть позже, когда она в одиночестве будет стоять посреди тёмного подвала и затуманившим от слёз взглядом следить за бесконечным танцем теней. А сейчас..сейчас перед её глазами возникла сестра. Виви, бедная Виви, она сойдёт ума, когда узнает. Девушка уже хотела броситься к ней, сделала несколько стремительных шагов и внезапно остановилось. Что она ей скажет? Как успокоит, если сама еле сдерживает дрожь волнения и боли? Нет, она должна успокоиться, очистить себя от ужасных мыслей и только после этого она , не потеряв спокойствия и уверенности, подойдёт к ней и обнимет, шепнёт что-то на ушко и погладит по голове. Да, так будет лучше.
И вот она стоит здесь, с каждой минутой замерзая всё больше и больше. Вдыхая холодный воздух, она с каждый глотком всё больше и больше замерзает изнутри, не давая эмоциям выходить наружу. Её взгляд становится с каждым разом всё стекляннее, кисти наконец разжимаются и она разрывает письмо. Обрывки пергамента медленно падают на древние половицы. Скоро они станут частью истории, о который семья будет вспоминать лишь раз в год, а потом может быть и реже. И это необратимо. Время стирает всё.

Бесчувственная, бессердечная, надменная, каменная, эгоистичная, скользкая, целеустремлённая, циничная – всё что угодно, кроме уязвимая. Ей хотелось казаться безразличной, просто чтобы всем было легче. И ей, и сестре.

Обычно мы прокручиваем в голове ситуации до такого, как они произойдут. Особенно если это что-то серьёзное. Особенно если от наших слов многое зависит. Кесседи так не могла. Всё то время пока она поднималась в гостиную факультета пролетело как во сне, окутанное белой пеленой, в полузабытье. Она плохо помнила, как встретила знакомых на лестнице, как поздоровалась с МакГонагалл и даже спросила что-то о завтрашней лекции, как цинично парировала выпад какого-то нахального третьекурсника и как, наконец, сказала пароль. Вплоть до этого момента всё было неясно и казалось чем-то нереальным. Банальным сном. Но когда дверь отворилась и в расступившемся полумраке отчётливо сформировались очертания гостиной, всё как будто бы вернулось в настоящую жизнь. Этакий резкий удар и…пробуждение. Только радости от этого она не испытывала.
Первое что бросилось ей в глаза – Вивьен, идущая к ней навстречу. Слезы, страх, боль, отчаяние, ужас- чего-то только не было в этом взгляде. Он вызывал бурю эмоций у любого, на худой конец хотя бы сочувствие. Но не у Кесседи. Она оставалась каменным изваяние, и ничто не шелохнулось на её лице при виде сестры, ни одна чёрточка не изменила своего прежнего изгиба. Деваро просто подалась чуть вперёд, позволив сестре потянуть себя в угол, где они обе сели на пол и та сухим голосом сказала о смерти Сальваторе.
Кесседи обняла сестру и поцеловала её волосы так, словно она сейчас была заботливой мамы и трагедия её ни в коем случае не касается. Она прижала девушку к себе и лишь глубоко вздохнула, пытаясь справиться с подпирающими к глазам слезами. Она хотела что-то сказать, но у неё как будто пропал голос. Сделав усилие над собой, она медленно вдохнула, а потом, глядя куда-то в сторону, хрипло произнесла.
- Я знаю.
Виви же в этот момент тихо рыдала у неё на плече, стирая с лица слёзы. Кесседи не могла просто так наблюдать, как она страдает. Но выхода не было – запретить сестре этого она не могла. Рассуждать вдруг потребовалось здраво. Немного сложно в подобной ситуации, вернее практически нереально, но опустим этом.
- Марк, принеси, пожалуйста, стакан воды.
Чуть более вежливым тоном, чем обычно, сказала девушку проходящему мимо шестикурснику. Тот буквально через несколько секунд вернулся обратно с полным стаканом холодной воды. На лице юноши отражалось непонимание и отчаянное желание помочь. Марк попытался было спросить что-то о помощи, которую он мог бы оказать Вивьен, но встретившись взглядом с Кесс, тут же понял, что лучше уйти.
- Вот, выпей и успокойся.