Отправлено: 22.03.10 01:26. Заголовок: Unintended

 Отправлено: 25.03.10 02:44. Заголовок: Дурацкая в этом году..

Дурацкая в этом году зима. Снег валит сверху вперемешку с дождем, мантия быстро становится влажной, тяжелеет на плечах, вызывая желание поскорее её скинуть. Под белой коркой, покрывшей округу как засохшая кровь закупоривает открытую рану совсем не видно земли, - он даже ковырнул носком заледеневший снег, но не получил ничего, кроме крошева замерзшей воды, и просто плотнее закутался в мантию, убрав руки в карманы. Их просто нестерпимо хотелось куда-то деть, что бы не чувствовать пустоту в рукаве, заместо привычного ощущения волшебной палочки в рукаве мантии, - теперь они казались неуместно широкими.
Снег, падающий с неба, налипал на ресницы, а вытаскивать руку из кармана, что бы убрать его не было желания, - пальцы мгновенно замерзнут, и придется отогревать их дыханием, пар осядет на щеках, кожу начнет покалывать, она покраснеет, и на ощупь станет гладкой, совсем как в детстве, когда можно было выбежать из поместья, забыв застегнуть мантию, оставив дома шарф и рукавички, упасть в снег, изваляться и вернуться довольным. В этот снег не упадешь, удар о нас вышибет дух и заставит откашливаться, будто легкие на мгновение прекратили свою работу, как и сердце, а потом резко запустились опять.
Такое ощущение, что с первого дня зимы и по нынешний ничего не изменилось, - только холоднее стало, и кожу сильнее покалывает. А руки у него всегда замерзали.
Глупая в этом голу зима, несуразная, не праздничная, со вкусом траура: соли и влажной земли, как на кладбище, - запах забивается в легкие, и кажется, останется там до весны. Но до неё еще далеко, поэтому можно продолжать и дальше спокойно идти по узкой тропинке к месту, где находится Белая Гробница, - снег отличный камуфляж, прячет её от них. Мол, не достойны, что-то вы сделали не так? А что правильно сделал старик, лежащий в промерзшей земле. Умер? Оставив кучу несмышленых детишек учится терпеть? Мерлин, директор, это же ваши такие оберегаемые грязнокровки и предатели крови. Их выловят по одному или перебьют всем скопом. Или вы прячетесь потому, что вам стыдно?
Не надо, не стыдитесь, чего уж там, все скоро там окажемся. Для вас ведь теперь время совсем ничего не значит? А я даже часы наручные носить перестал, интересно, каково это знать, что тебе больше нечего ждать, - все само рано или поздно придет к тебе. Наверное, сюда все ходят за советом или защитой, пускай и мнимой, а я просто так, - потопчусь рядом, вспомню что вы там говорили про любовь и единство. Может легче станет?
Вы не думайте, мне их совсем не жалко. - каждый получает по достоинствам. Просто забавно, когда дети верят в сказку, а её у них нет и никогда больше не будет? Неужели вы и впрямь верите в победу Поттера?
Мы все скоро к вам придем. Одни в простых гробах, к другим приколотят табличку "он сдох героем, почтим его память швырнув на могилу ком земли". А земли то повсюду много. Вы нас обнимите, за плечи, каждого, а судить не будите. Никто же не виноват, что нам всегда есть за что воевать. Пацифизм в наши дни - редкое явление. К крышке моего гроба я попрошу прикрепить листовку "здесь лежит человек, такой как все, разве что легкие курением изношены и руки вечно холодные". А что я все о руках? Тут температура ушла за ноль, все промерзнем.
Смешная в этом году зима, потому что последняя. Здесь и сейчас для нас - больше не будет. Немного высокопарно? А что уж тут поделать, когда начинаешь замерзать и пытаешься объяснить, какого соплохвоста ты сюда потащился. Я же не верю ни в победу, ни в вечное счастье и царство небесное, и тем не менее, - стою тут. Наверное, со стороны забавно, - худощавый сутулый мальчишка, хмурится и с недовольным видом озирается по сторонам, на воробья похож. Вот только птиц нет, они улетели. До весны.
Он оборачивается и видит хрупкий силуэт, который приближается, и просто дожидается, пока очертания не станут более ясными, - длинные светлые слегка растрепанные волосы, судорожные рваные движения, и пар от дыхания, - частый, как и вздохи. Кажется, она совсем его не видит, смотрит куда-то мимо, рейвенковский шарф обмотан вокруг шеи, а волосы прикрывают уши. Он ждет, пока она не поровняется с ним, и не сделает несколько шагов вперед, и лишь потом догоняет.
- Знаешь, наверное я сейчас должен что-то сказать, притворно удивится, что мы с тобой идем в одно место... хреновая нынче зима, не находишь? Куришь?
А на самом деле, говорить то нам, в общем-то и нечего.
Дурацкая в этом году зима, директор. В промерзшей земле тяжело копать могилы.

 Отправлено: 01.04.10 04:07. Заголовок: Обычно говорят, что ..

Обычно говорят, что стоит разделить тайну с кем-то еще, как сразу на душе становится легче. Вот только от того, что камень на душе становится немного поменьше, тяжесть не отпускает, не оставляет в покое. Зато постепенно приходит страх – ведь чем больше людей владеют секретом, тем больше шансы, что вся правда вскоре всплывет наружу. Не сказать, что рейвенкловка жалела сейчас о разговоре с Крамом – заручиться поддержкой преподавателя в такой ситуации было только в их интересах. Однако какое-то смутное волнение по-прежнему не отступало. Идти в гостиную сейчас совершенно не хотелось – пришлось бы с кем-то здороваться, отвечать на вопросы, придумывать причину пропуска утренних занятий… Поднявшись для вида на крыльцо вместе со всеми, она, постояв пару минут на верхней ступеньке, спустилась вниз и двинулась в направлении, противоположном тому, откуда они пришли. Руки уже давно замерзли, а в волосах запутался рой снежинок, но Эбигейл было все равно. Она не смотрела вперед, зная, что из-за снега не различит впереди белую гробницу, но, даже смотря под ноги, все равно не видела одинокой цепочки следов. Отпечатков ног человека, который тоже проходил здесь, совсем недавно. Она вообще ничего не замечала на своем пути, автоматически передвигая ноги. Левая, правая. Левая. Правая. Кристиано больше никогда так не сможет. А ведь только сегодня утром мог, еще порезвее нее. Кто там, на небе, подписывает смертные приговоры? Дайте спросить: как определять – пожить человеку еще, или уже и хватит. По каким нелепым критериям? И почему, даже если верить в то, что добро всегда победит, победа эта всегда абстрактна. Она там, далеко, где-то в миражном будущем. А здесь, в настоящем, погибают лучшие, завещав нам свою веру в это самое светлое будущее. Вот только трудно, знаете ли, рыть могилы и думать о том, что добро все-таки победит. Скольких еще похоронят до парада этой победы? Почему бы прямо сейчас не закончить нелепую трагикомедию и не затрубить в победный горн? Почему не сохранить жизни? Говорят, слепа и глуха любовь. Но те, кто видел, как погибают друзья, знают: быть без слуха и зрения – удел хваленого добра, которого никто уже давно и нигде не видел. Наверное, вслед за глазами у него отнялись и ноги. Потому и не приходит победа. И придет ли вообще – не известно.
Мысли шумят в голове. Они заглушают звуки реальности, но внезапно что-то отчетливо различается, совсем рядом. Чедвик узнает в этом звуке скрип чужих шагов на снегу, но не замедляет хода, не поднимает глаз. Просто идет вперед, надеясь, что ее не станут донимать глупыми расспросами. А голос знакомый. Не родной, выученный до последней буквы, не тот, который каждые день слышишь где-то рядом. Чужой, с новыми для нее нотками, но все же знакомый. Такой замерзший, может, чуть с хрипотцой – не только она допоздна гуляет.
- Да нет, - девушка пожимает плечами, не сбавляя шаг. – Ничего ты не должен, на самом деле. Глупо удивляться простым совпадениям, живя в месте, полном всяких жутко неправильных вещей, разве нет? – Она, наконец, заглядывает в лицо своему случайному спутнику. Глаза отмечают слизеринские нашивки на мантии, но это почему-то не имеет сейчас совсем никакого значения. – Но ты прав, насчет зимы. Правда, и дело-то не совсем в зиме, если подумать. – Девушка вздыхает, и ее шаги становятся чуть помедленнее, будто смирившись. Кто знает, может так даже лучше. Но зима и правда дурацкая – она даже задумывается на несколько секунд, услышав вопрос. – Пожалуй, нет. Небо над нашими головами и так обложено тучами – к чему добавлять к ним еще сигаретный дым? – Очередной вздох вместо встречных вопросов. Ну почему все так непросто этой зимой? Зимой, где вопросов, вновь, гораздо больше, чем известных ответов.

 Отправлено: 01.05.10 01:20. Заголовок: Кто ты? Я не знаю ни..

Кто ты?
Я не знаю ни твоего имени, ни фамилии, о факультете мне говорит только нашивка на мантии – летящий орел на синем фоне. Интересно, когда в последний раз было такое небо? Кажется, летом, когда ночи спускались медленно, окрашивая небо в насыщенные цвета. Я не знаю, как изгибаются твои губы, когда ты улыбаешься; как обхватываешь ноги, когда сидишь вечерами у камина, я даже не знаю, делаешь ли ты все это.
Хотя какая разница, зима своим снегом сравняет всех нас, прибьет к одной планке как к кресту, только подождет, пока мы не втащим его на гору. Ноги упираются в землю, а она сухая, потому и крошится, стекает песком вниз, заставляя шевелится редкие щуплые кустики. Зимой кожа совсем сухая, лицо замерзает, и кажется, что мышцы совсем не могут двинуться. Когда были помладше, брали варежки или шарфы и растирали щеки и лоб, а потом хватались за кружки с горячим чаем. Сейчас шарф не очень аккуратно повязан вокруг шеи, и приятно колется.
Кто я?
Худощавый мальчишка, возомнивший себя великим мыслителем. Ты не знаешь, как неловко я завязываю галстук каждое утро, как устало провожу ладонью по лицу, как к концу дня припухают глаза. Он стоит руки в карманах и старается не сутулиться, и совершенно не знает, что ему делать дальше. Вполне понятный мир и ощущение хотя бы относительной безопасности исчезло, и теперь уже не вернется. Сегодня Слизеринцы – самое жалкое племя, их авторитет подорван, странно, что в назидание не заставили надеть серые мантии. Они бы очень подошли к белым лицам и резким чертам. А на спину – нарисованный красной краской крест, его пересечение между лопаток, - туда или бьют или целуют.
Табак сушит горло и хочется пить, вокруг столько снега, столько замерзшей воды, а мы умираем от жажды, так и не дотянувшись. Губы на холоде обветриваются, становятся жесткими, и почти не улыбаются. А он давно не видел людских улыбок: лица задумчивые, усталые лица, все снижают голоса до шепота, ломкого, раздражающего. Зима равняет их под корень.
И они все чего-то ждут, то ли манны небесной, то ли, когда, наконец, придет весна. А до неё еще далеко. Если идти пешком, колени подкосятся, упадешь прямо в снег, захлебнешься, - вода очень быстро проникает в легкие. Примерно так же, как и кровь вытекает из вен. А мир тонет в белом, и гробницы все еще не видно, а они идут не спеша, словно просто гуляют по парку, совсем как раньше, когда не надо было никуда спешить, когда не надо было торопиться жизнь, когда минутные радости были самыми важными. Теперь на улицах раздают черные ленты, они трепыхаются на ветру, который силится вырвать их из рук, не понимая, что они связаны напрямую с сердцем. Черные ленты на белом снегу кажутся лишними.
- Когда живешь в таком месте, начинаешь привыкать к чудесам и перестаешь верить в судьбу. – Он пожимает плечами, внезапно вспоминая, про Панси, которая с совершенно девчачьим восторгом до сих хихикает, когда проходит сквозь призраков. – Весной не станет легче. – Он не собирается протестовать против её слов, когда она собственно, права, как никто другой. - Самое безопасное место перестало быть таковым, сказка закончилась.
В озябших пальцах зажигалка совсем не хочет работать, поэтому сигарета начинает тлеть с одной стороны, постепенно беря в кольцо папиросную бумагу. Их уже давно окружили, теперь по одному накидывают петли на шею, и непонятно, что это. То ли ошейники, то ли приглашение на плаху.
- Улыбнись. – Внезапно он останавливается и хватает еще за ладонь. – Просто улыбнись. – Он так давно не видел людских улыбок.

 Отправлено: 05.05.10 22:11. Заголовок: Кажется, будто зима ..

Кажется, будто зима эта вовсе не настоящая. Какой-то солоноватый искусственный заменитель. Зима ведь уже давно ушла дальше, туда, где люди еще умеют радоваться хрустящему снегу. А там, на небе, решили, что еще не хватит с нас холодов. И мы кутаемся в шарфы и дышим на кулаки, пытаясь согреть огрубевшие пальцы. Но никто не может прогнать пробирающий до самых косей озноб, и мы привычно запахиваем мантии поплотнее, и разбредаемся по углам. А там, на небе, лишь ждут, пока все соберутся вместе, чтобы согреть друг друга, будто сжатые в кулак пальцы. Но когда повсюду царит страх и отчаяние, ладони безвольно опускаются вниз, и холода становятся все суровее, будто подталкивая к правильному решению, которое так просто и так сложно одновременно. А мы все так же сходимся лишь для того, чтобы вновь разбежаться, испугавшись открыть себя до конца, и увидеть чужую искренность. Пожалуй, это даже превращается в норму, а одиночки уныло поют свою хвалу культу случайных встреч. Но слишком уж эти песни напоминают волчий вой, когда на небе показывается луна. Красных бы флагов, загнать зверей, заставить предстать каждого перед самим собой. Но мы берем топоры и прогоняем волков от своих, будто бы защищенных стен. И это все совершенно не преступление. Просто вчера, твои друзья пытали моих, с беспощадной подачки тех, кто возомнил себя высшей силой. А сегодня мы идем совсем рядом, и я не отвожу взгляд, в очередной раз ловя в фокус нашивку изумрудного цвета. Мне почти все равно. Пусть сухое «по определению» остается тем, кто зависим от прогнивших порядков. Сегодня мы все равны. Равны друг с другом, с опутавшими запястья холодами, с чудесами и самой судьбой, которую творим озябшими без перчаток ладонями.
- Думаешь, бывают чудеса злыми? – Ресницы подрагивают, и очередная снежинка превращается в каплю и, срываясь, падает вниз, кольнув щеку ледяной иглой. – Пожалуй, не хотелось бы к ним привыкнуть. Ведь они не спасут, когда добрые чудеса закончатся вовсе. Если уже не закончились. – Потому что улыбок и вправду остается все меньше, и мы все больше привыкаем к чужим слезам и угрюмым лицам. А однажды кто-то проснется и поймет, что сердце-то зачерствело, как кусок старого хлеба, оставшийся от обеда. И заплачет, размачивая сухарь между ребер. – И, знаешь, говорят, у сказок не бывает плохих концов. А значит это еще не конец. – Знает вообще кто-нибудь, каков он, этот конец? – Или же никогда никакой сказки и не было. А то, что закончилось, было только очередной обложкой, которая предназначена не нашей истории. Хотя, я иногда думаю… - Почему-то слова начинают будто идти несколько туже. – У нашей книги никакой обложки не будет. Потому что некого будет нарисовать на ней – на обложках сказок всегда рисуют добрых героев. Героев, которые дожили до победы. – Она смотрит на виднеющуюся впереди гробницу и замолкает. Как понять, когда все пошло не так? Как переломить все обратно? Слишком много вопросов, а ответов, как всегда, на всех не хватает. И в нас слишком много слов – они просятся наружу, давят на стенки сосудов изнутри, и почти не несут никакого смысла. Все это лишне и не стоит таких затрат. Но мы вновь разлепляем губы, созданные для нежности, а не пустой патетики, и выталкиваем из себя воздух. Чужие слова говорят о том же самом, не давая ничего нового, а пальцы такие же холодные, что даже хочется сжать покрепче. Она и сжимает. Сжимает благодарно, и неожиданно вправду улыбается. Устало, но все же искренне. А потом расслабляет пальцы, разжимая ладонь, все так же улыбаясь уголками губ.
- Дойдем до гробницы? – Как-то без особой надежды. – Там всегда думается о другом, почему-то... – Ведь какая в сущности разница, кто есть кто? Сегодня мы все равны. И будем равны и завтра. Если выживем.

 Отправлено: 13.05.10 15:16. Заголовок: вместо OST'а Это..

вместо OST'а

Этой зимой мы слишком много говорим, чтобы не проржавели голосовые связки, не замерли, и в решающий момент мы верим, что скажем такие нужные слова. Причем никто никогда не рассказывал, какие они, «нужные», то ли те, которые согреют, то ли те, которые вылечат. Мы говорим, когда страшно, грустно, когда отчаяние сжимает горло, а сердце замирает в груди; что-то шепчим, лишь бы что-то слышать, свой ли голос, или чужой; все это как метроном в оккупированном городе, словно сердечный ритм, показывающий, что мы еще живы.
У нас на уме не патетика, а реальные осязаемые вещи, как залечит длиннющие рваные ссадины и уменьшить боль от ожогов; на кончиках пальцев волдыри, то ли от неосторожного обращения с котлом, то ли из-за неправильно примеренного лечебного зелья. Наше небо теряет свой цвет, по нему не летают самолеты (такие большие железные коробки в небе над Лондоном), а поезда не могут доехать до нужной станции: рельсы заледенели и их занесло снегом. Так как же мы уедем отсюда? Из этой зимы, из этого замка, от запаха гари и крови; на его рукаве до сих пор бордовое засохшее пятно, оставшееся после урока у Кэрроу, чужой крови, оно должно пахнуть приторно, но сухой морозный воздух выветривает все запахи, оставляя лишь следы.
Завтрасегоднявчера, все сливается в единую ленту, которой завязывают глаза, заставляя понимать, что ничего кроме этого не увидеть.
А я совсем ничего не вижу из-за слепяще-белого снега вокруг, и уже очень давно ничего не понимаю, да и не стремлюсь. Я так давно, кажется, не видел отца и мать, и сердце резко сжимается. Уильям наверняка горит на своей работе, а мать дотрагивается до стен, в одиночестве гуляя по дому. Одно имя, и мы прижимаем уши к голове, один человек, и одни кидаются в бой, а другие отступают. Ты сейчас совсем безоружна, девочка, а я мог бы быть в числе тех, кто по вечерам отлавливает сторонников Поттера и насылает на них проклятия. Но сейчас у меня нет даже палочки, зима уложила нас вровень.
- Чудеса всегда для кого-то злые, - он пожимает плечами, - одни считают произошедшее чудом, для других это глубокое несчастье. Нет ничего абсолютного, поэтому серый цвет нынче правит бал. – Он криво улыбается, и на замерзшем лице это выглядит насмешкой, ухмылкой, чем-то совсем неестественным. – А к ним можно привыкнуть? – Он немного останавливается, а затем прибавляет шагу. – Они же такие спонта-а-а-анные… - Выделяет последнее слово и резко обрывает себя. Этой зимой нельзя тянуть, ни слова, ни действия.
А люди плачут, много, почти неестественно, на морозе все замерзает и с неба сыплет снег, скоро может начаться метель, а когда слезы закончатся, выглянет солнце, на котором останутся белые крошки. С неба сыплется соль.
- Тогда почему все сказки заканчиваются фразой «и умерли в один день»? – Он внимательно смотрит на девушку, на светлые волосы, щеки, чуть красноватые от мороза и припухшие веки, совсем еще детские. – Герои никогда не доживают до победы, иначе, не было бы такого количества мемориальных досок, памятных табличек и дат в учебниках истории. А на нашей обложке нарисуют вот этот замок, - он кивает головой в сторону Хогвартса, - такой, как сегодня, затянутый облаками, замерзший. А потом иллюстратор добавит красок, и все поверят, что на самом деле тепло и весело. И совсем не больно.
Мы опять говорим, что бы заставить эту холодную тишину забиться в свой угол, поджать колени под подбородок и ждать, ждать, ждать. Она не ограничена во времени, и всегда почувствует, когда кто-то замолк хоть на миг, и тогда она охватит своими ледяными ладонями, и не согреешься, метроном покрывается корочкой льда и постепенно замирает на одном месте.
- Дойдем. – Он кивает головой, выражает согласие, и не может не смотреть на улыбку, коснувшуюся уголков губ, честную, простую, искреннюю, так сейчас никто не улыбается, иначе с неба перестанет идти снег. А он наклоняется, медленно, но уверенно, и легко касается её губ своими, и целует, касаясь замерзающей ладонью щеки с прохладной кожей. Целует, потому что в последние дни слишком горько, и не далеко от страха; целует, потому что устал говорить, а в голове уже настойчиво раздаются щелчки этого злосчастного метронома; целует не как пишут в книгах, не медленно и нежно, а слишком грубо и горячно, словно времени почти нет. А есть желание, что бы эта улыбка перепечаталась на его губы, что бы уголки рта отмерзли, что бы перестал ощущаться соленый привкус.
Этой зимой они все слишком много говорят.

 Отправлено: 03.06.10 05:42. Заголовок: Вчерашние школьники ..

Вчерашние школьники до сих пор привычно твердят заученные уроки. «Все пройдет, все наладится, не стоит опускать руки». Но боятся совершить лишний шаг, без дозволяющего кивка головы. Новый режим медленно делает свое дело, шаг за другим заставляя всех отступать. Теперь каждый знает – стоит верить только себе. Кругом опасность, и никогда не отгадать, кто на этот раз скрывается за маской лучшего друга. Лишь снимая свою броню и надевая сочувствие, имеем шансы найти ответную искренность. Но не все готовы, не все в состоянии сопереживать. Роются торопливо в карманах, в поисках пластиковых улыбок, а сердце постепенно превращают в тряпицу, набитую ватой – в нее не так больно втыкать булавки, как в перегоняющую кровь мышцу. Бездушная ассимиляция, загоняющая всех в рамки – чем ты сегодняшний отличаешься от тебя вчерашнего? О таком не принято думать, потому что становится страшно. Этой зимой даже мысли в собственной голове имеют свойство пугать. Сосчитаем тех, кто по-прежнему набирает в легкие воздуха и гнет свою прежнюю линию? Пальцев на двух парах рук нам хватит - так пророчат последние сводки новостей, которые можно читать лишь со смешанным чувством, то ли мнительности, а быть может собственной правильности. В новостях сейчас пишут много страшных вещей, но еще больше замалчивают, оставляя остальным на догадки, словно бросая голубям сухие хлебные крошки. А вопросы теперь слишком рискованно задавать, недавно сказали.
- Потому что счастье не есть в бессмертии. – Она отвечает как всегда просто, почти не задумываясь, к чему могут привести слова, сказанные тому, кто до сих пор не открыл свою козырную масть. – Найдутся ведь те, кто переживет весь этот круговорот. И все равно, даже храня все воспоминания, будут как-то улыбаться, глядя на нашу обложку с нарисованным на ней Хогвартсом. Потому что так было не всегда. – Улыбается как-то грустно, качает головой и послушно шагает следом, словно так уже было заведено. Так болезненно доверчива, словно никогда не ведала боли. Раскрывает глаза широко-широко, и будто ничего совсем не может понять, пока, наконец, не чувствует холодные пальцы на зардевшейся морозом щеке. Она чувствует, что ее ударили в спину, что перепутали что-то важное, но зажмуривается на мгновение, словно отгоняя мираж, и будто выдыхает собственную душу, не прося ничего в замен. А ничего и не осталось уже. Только хлопья снега, все падавшие и падавшие с небес, ничего не замечая вокруг, да недвижный величественный замок, наблюдающий за всем свысока. Кажется, будто не дрожь по телу – мимолетный удар заклинанием, толкнувший, заставивший отпрянуть назад. Сердце часто-часто билось в груди, никак не желая соблюдать тишину. А она смотрела на темноволосого юношу, словно впервые увидела. А ведь ее вина только в том, что она не хочет жить в мире без тепла и надежды, где каждый сам за себя. Святая наивность – куда ты приводишь своих паломников? Где завершится этот долгий путь по потемневшему льду? Она совсем этого не знала. Только качала как-то растерянно головой, будто слегка испуганная. Шаг назад – медленно, словно преодолевая невидимую преграду. Еще один шаг. Еще один – как раз, чтобы провалиться ногой в сугроб. Еще. Еще. Словно задыхаясь ответным взглядом, не в силах что либо сделать. Лишь развернуться и медленно побрести обратно, где-то чуть в стороне от прежних своих следов - словно пришел один человек, а ушел другой. Не побежал, не сорвался с места, а медленно брел, уставившись в землю и не поднимая глаз. А ветер все развевал волосы, будто надеясь развеселить. Должно быть, скоро это закончатся. И лишь последняя сотня метров до замка по праву будет подарена неправильным мыслям.

 Отправлено: 03.06.10 17:58. Заголовок: Я так часто стал гов..

Я так часто стал говорить «эта зима», что уже уверен, что она единственная, и никогда других не было, только она, растянутая на долгие годы, раскатанная по столу времени, словно мягкое тесто скалкой, в умелых руках. И лета не было, и весны с осенью, все их краски залили белилами, как на свежепрорисованный холст выплеснул ведро краски, и оно стекает по материи неровными подтеками, падает на пол, под мольбертом уже давно лужа, а она все не кончатся, расползается по полу, выползает на улицу, и замазывает этот мир к чертям собачьим, оставляя редкие черные просветы, то ли наши мантии, то ли рукавицы, забытые кем-то на снегу, а может просто пустота за этими белыми мазками, кроме этой зимы все равно уже ничего нет. Белое подступает ближе, и скоро слижет этот замок с лица земли, и озеро, и нас, а гробницу оставит, - она и так белая, её не заметят. Директор всегда умел хорошо прятаться.
Я не ропщу на зиму, на неприходящую весну, по сути, кто-нибудь все же решиться оборвать календарный листок с последним днем зимы, вот только белизна не уйдет; что бы стереть белые пятна люди возьмут ацетон, и плеснут им на холст, вот только старая картина не проявится, сойдет, и вместе с белыми подтеками, разноцветной водой обрушится на мир. И мы перестанем плакать, выдавливая из себя снег, от слез мерзнут щеки, глаза опухают, губы трескаются, становятся слишком чувствительными. Мои уже стали, я чувствую каждую шероховатость твоей кожи, каждый вздох, неровный тихий, что готов себя убедить – показалось. Но ты же дышишь? Заглатываешь белый воздух, а выдыхаешь клубы белесого пара. А еще кого-то из нас бьет дрожь, - на улице резко похолодало, температура спускается за ноль, не замерзла бы кровь в венах, сердце замрет, его не отогреешь снегом, как не растирай холодеющую кожу на груди. Я совершено не помню, как тебя зовут, да и вряд ли знаю, просто сейчас именно ты оказалась рядом со мной, - дурацкая насмешка судьбы, а смеется она надо мной, тыкает скрюченными пальцами и гогочет, схватившись за впалый живот. Потому что у тебя наверняка любящие родители, множество обожающих тебя родственников и друзей, а я замерзаю в этой сраной зиме, потому что внутренности коченеют от страха за отца, и совсем сложно удержаться на краю, хотя края и нет, - все однотонно белого цвета. Именно поэтому он не хочет, что бы она отстраняла, до последней секунды держит лицо в ладонях, и неважно, что чувствует она, - какая разница, зима все смоет своей белизной, но ему внезапно становится легче, - можно переждать, пережить, сохранить. Он не двигается с места, и смотрит, как она осторожно делает шаг назад. Больше не зачем держать. Хранить, гнаться, у него щеки замерзают от её слез или от подтаявших слезинок, вновь замерзающих на холодном воздухе.
- Так было всегда. – Пока она еще может его слышать,- Так было всегда.
Он отворачивается обратно к тропинке её уже совсем плохо видно, на ней нет ни следов, ни отметин, просто ровная белизна, по которой еще идти и идти, увязая в этом снегу, но каждый раз заставляя себя сделать следующий шаг, а не повернуть обратно, в теплый замок. Теперь главное не потеряться в этой белизне, не проходящей до весны, что придет, когда кто-нибудь догадается достать с антресолей флакон с ацетоном.
Паршиво жить, растягивая зиму на много лет. Замерзают пальцы.

fin.